Такие разные мезонины. И история отличная ...Я шагаю к следующему дому вдоль сырого серого забора.
Очередная попытка заговорить с хозяевами дома предыдущего тоже провалилась: наличники сняли ещё до них, а надстройку модерновую они не трогают не из любви к красоте, а лишь потому что руки не доходят.
«Да как же так, — думаю, — не может ведь быть, чтоб во всех домах хозяева поменялись и никто ничего не знал…»
Забор обрывается и из-за угла открывается вид на дом окруженый деревьями, чуть вглубь от дороги. Кругом солнце, но тут тень, чуть пахнет сыростью и липы скрипят, хотя ветра почти нет… И дом кажется обнадеживающим: старый, но добротный, двухэтажный. В таком, верится мне, и люди должны основательные жить…
— Здрасьте! — обрывает мои раздумья мужской голос.
Загорелый парень в спортивных штанах и сланцах с голым торсом выглядывает из-за мотоцикла ИЖ. На земле рядом колонка, но музыка незнакомая, и я не помню даже стиль.
— Да… здравствуйте! — спохватываюсь. — А вы не знаете, каких лет этот дом постройки?
Парень мотает головой.
— Нее… Понятия не имею.
Он встаёт, разминает ноги. Смотрит на масляные свои руки, потом на меня, кажется с сомнением. И добавляет:
— Но я знаю, кто знает.
И прежде, чем я успеваю обрадоваться, он, присев, делает музыку на колонке потише и повернув голову к дому зычно так зовёт:
— Ма-ам! Поди, тут к тебе.
Ну класс, думаю, сейчас придётся оправдываться перед незнакомой (и наверняка недовольной, что её оторвали от щей-борщей) тётей, чего это я тут ошиваюсь.
Но против моих панических ожиданий навстречу выходит спортивного вида приятная женщина в черном деловом костюме и синих замшевых туфлях.
— Да? Она смотрит на меня, но ответ ждёт явно от сына.
— Про дом спрашивают, мам, его когда строили?
— Здравствуйте! — как часто бывает, когда я явно отрываю от своих дел сразу несколько человек, на меня «нападает «виноватый» и я начинаю тараторить, чтоб хоть как-то оправдать своё появление. — Я наличники фотографирую, ну и деревянные дома. Для музея наличников. А у вас дом очень интересный, необычный. И сохранился так хорошо. Вы не знаете, каких он лет постройки?
Женщина дружелюбно улыбается:
— Это вы по адресу обратились. Дом этот 1913 года постройки. Хотя по документам семнадцатым годом он записан.
— Ухты! — удивляюсь, — А почему так, не знаете?
— Отчего ж не знаю? Знаю. Архивные бумаги пропали. Или сгорели или ещё что-то, время мутное было. И дом впоследствии записали семнадцатым годом. Такая практика была, не знаю у нас ли только, но наблюдаю сейчас нечто подробнее , подозреваю, что это не только здесь было. А дом этот прадед мой строил (она называет имя, но я тогда не запомнил, а придумывать было б неправильно) и дедушка мой хорошо помнил, как что было, когда строили. Ему шестнадцать лет было, когда начинали строить. Тут вообще много тогда строили по этой улице.
— Вот эти да! — только и могу я сказать, а про себя думаю «Не забыть спросить, кто был прадедушка, который…»
— А прадед тут на фабрике работал. («Я, очевидно, очень громко думаю») Здесь же сапожные фабрики были, такие, что на весь мир… Вы знаете? Вы уже были у нас в музее?
— Нет пока, — оправдываюсь, — вот только два часа как, приехал.
— Да вы что! Сходите! Сходите обязательно. Там парень молодой есть, экскурсовод, он очень задорно рассказывает.
— Подтверждаю! — подняв из-за мотоцикла руку с гаечным ключом неожиданно подаёт голос молодой человек (и я только теперь догадываюсь, что музыку он сделал потише не только чтоб нам не мешать).
— Как его зовут?
(Я не соображу о чём она, но женщина адресует свой вопрос к сыну)
Он даже не головы не поднимает:
— Алексей, кажись. Или Сергей. Не помню, ма.
— Ну вы всё равно сходите, он там, если не ошибаюсь, один только молодой человек теперь.
— Спасибо! — Улыбаюсь. — Схожу ещё. Но там про ваш дом же точно не расскажут!
— Нет, зато расскажут, как Кимры городом стали. Вот вы знали?
— Нет, — качаю головой. — Честно, даже не задумывался…
— А это вот между тем важная история, проливающая свет…
(Она начинает рассказываясь, а я краем глаза замечаю, как замер, опершись кулаками на бензобак, прислушиваясь, её сын.)
… проливающая свет на историю не только города, вообще страны. На понимание, понимаете? («Понимаете-понимаете!» – она повторяет еще дважды и добавляет «Вот я сказала, да?») «Ну одним словом. Кимры же до 1917-го года были селом. Но не просто селом, а очень богатым селом. Можно сказать сверхбогатым. Тут один факт, что здесь местные купцы выкупили всех крепостных ещё за пятнадцать лет до отмены крепостного права, представьте. Выкупились они, правда, в кредит и платили ещё сорок лет после отмены… Но им позволили, вот важно. А торговые ряды какие здесь отстроили! (Она смотрит на меня пристально, но видимо не находит нужной реакции) Вы ещё наверное не видели? Красные развалины в центре. Там было удивительное… по стилю, как исторический музей в Москве, здание, представьте!
— Ого! (В тот момент я и развалин ещё не видел, но то, что я представлял, потом оказалось, было всё-таки недостаточно масштабным)
— Так вот, Кимры были селом, несмотря на совершенно городской вид и богатство. И всё по одной причине — у сёл был совершенно другой налог, не как у городов. И местные конечно же не хотели платить в казну дополнительные деньги. И дед говорил, что при старой власти и никогда не стали бы Кимры городом, потому что там были, как мы бы сейчас сказали «у всех свои интересы». Коррупция, конечно. Её не вчера придумали. И понадобилось, для того, чтобы власть в стране переменилась: и только уже Временное правительство издало указ о присвоении Кимрам звания города. Едва ли не единственный указ, как говорят, который Временное правительство и успело подписать.
Она замолкает, но я не пойму:
— То есть в 17-м году, пока там резолюция, война и вот это всё, Кимры становятся городом?
— Представьте! — Кивает она. — И дедушка мой здесь был одними из первых коммунистов. А потом — одним из первых репрессированных, потому что всё равно считался «из бывших». Я всё время говорю, что про него надо было кино снимать, «Ирония судьбы». Он был первым коммунистом, потом ещё наверное единственным, кого не раскулачили, хотя именно этот дом — а он большой, в такие дома по четыре, а иногда по шесть семей заселяли тогда — он вот уже стоял…
Женщина запинается, и я успеваю спросить:
— Так его не раскулачили, потому что он революционером сам был?
— Нет, какой? Он — нет… Вы знаете, я профессионально не занималась, просто читала немного о событиях тех лет, мне не кажется, что он был таким революционером, чтоб всех свергать, расстреливать. Коммунистом — да, он был, очень он верил… Но короче. В этом доме… на него донос написал сосед, что он семьёй живет в собственном доме, когда всех бывших уже потеснили рабочие. Дед смеялся, рассказывал, говорил, что видел эту бумажку и по почерку знает, кто писал. Но делу хода не дали никакого: потому что в доме тогда уже и так проживало 24 человека. Некуда было подселяться, вот и всё.
— Но его всё равно репрессировали, вы сказали?
— Это уже потом, в конце двадцатых, да, когда НЭП закончился, тут многих…
— То есть, — до меня доходит, — вот вы прям всё время, с момента постройки дома еще до революции, ваша семья в этом доме так и живет?
Может потому, я так удивляюсь, что сам таких людей раньше не встречал, а может потому, что сохранить собственность со времён царской России до второго десятилетия XXI века, не удалось даже самым влиятельным людям страны… Как бы то ни было, но меня этот факт поражает.
Женщина однако качает головой:
— Не совсем. Родственников со временем много стало и здесь к 90-м всё измельчилось, было чуть ли не тридцать долей: у кого полкомнаты, у кого и того меньше. Но никто не жил, кроме нас и еще одной семьи, которые хоть и родственники, мы знали, что там кто-то кому-то кто-то, но мы совсем не общались. Как семья я имею в виду. Как соседи — само собой. И потом, когда я решила постепенно искать и выкупать доли, они были не против. И вот дом снова в нашей семье. Родовое гнездо можно сказать.
Я смотрю на дом другими глазами.
Женщина ловит мой взгляд, но трактует его, кажется, не восхищенным, а скорее критическим:
— Ещё конечно многое сделать надо, да. Покрасить, подшить, кровлю заменить…
— А вы не думали ему статус памятника получить? — неожиданно даже для себя выдаю я. — Всё-таки с историей дом.
Она лишь ухмыляется:
— Сразу видно, что вы с этим никогда не сталкивались.
Я киваю: что и скрывать, никогда, так и есть.
Она продолжает.
— Мы когда полы стали менять, там лаги вскрылись, так они звенят. Им сто лет, а они как свежие, представьте. А потом мне для трубы, мы когда газ подводили, нужно было отверстие такое небольшое внизу: так три циркулярных пилы, кажется сломали. Искры летели так, что я боялась, что мы весь дом спалим. Я тогда не знала еще, спрашиваю: «почему так?», а мужики: «там наверное арматура внутри. Хотя какая арматура — она презрительно морщится, — дому сто лет? Тоже молодцы… А потом когда уже отпилили, стало ясно, что это просто лиственница окаменела... Так конечно не весь дом, там только нижние уровни брёвен, но как факт!
— Так тем более, — не пойму, — тем более его стóит, мне кажется сделать его объектом культурного наследия, чтоб сохранился!
— Так вы не дослушали! У нас же как: если объект наследия, то ремонт запрещен, только реставрация. А реставрация это что? – Деньги, потому что сразу нельзя кому-попало, а можно только с лицензией. И мало того, для начала ты, как собственник, просто не имеешь права даже пол сам поменять. И наличники, если уж на то пошло, починить. Только через аккредитованную организацию. У нас таких две: берут в десятеро, а потом нанимают за три копейки таких же простых ребят, кто нам помогал: этим просто деньги нужны и они готовы на всё. Технологию не знают, строительных норм не знают… Ну и в результате просто заплатишь много больше и реставрацией это всё равно не будет. Я сама это хорошо знаю: в недвижимости много лет работаю. Поэтому свой дом я сама лучше буду хранить и ремонтировать.
Она замолкает резко, словно обрывает себя. На секунду возникает неловкая пауза: я вдруг вспоминаю, как, кажется в Красноярске, мне рассказывали подобную историю, но торможу себя от рассказа, потому что там, как-то всё плохо закончилось…
А еще через секунду что-то в нашем разговоре рушится и она, просто добавив, «Ну удачи вам в поисках», уходит.
Я благодарю, делаю еще пару снимков дома под заинтересованным взглядом её сына. Стараюсь запоздало запомнить детали — середина лета, четверг, справа длинный сырой серый забор заваленный, кругом солнце, но тут тень, чуть пахнет сыростью и липы скрипят, хотя ветра почти нет…
И шагаю к следующему дому.
PS А на фотографиях — кимрские удивительные надстройки на крышах. Чем больше путешествую, тем больше убеждаюсь, что местное разнообразие — совершенно уникально.
PS2.
19-20-го апреля буду с лекцией и мастер-классом в Самаре,
22-23-го апреля — в Смоленске.
А 6-7 мая — в Москве в Сокольниках, на фестивале столярного дела.
Приходите всюду :)
#впоискахналичников #nalichniki #наличники #Деревянноезодчество #резьбаподереву #резьба
